История переселения в Сибирь

  Письмо крестьянина И. Е. Белякова о переселении в Сибирь.

1895 г.Описание о переселении одной партии, состоящей из 34 домов, в коих 112 мужского и 88 женского пола из села Пушкина, той же волости, Инсарского уезда, Пензенской губернии в Сибирь.

Наше село Пушкино было крепостное господ Столыпиных , а раньше графа Мордвинова . Местоположение - прекрасное: с небольшими подъемами полей, с ровными поемными лугами и протекающими вдоль и поперек них речками; одна из них под названием Сивин, впадает в Мокшу, а сама Мокша впадает в Оку у Саровской пустыни. Есть там и леса с вековыми дубами и разным лиственным чернолесьев. В селе одна каменная пятиглавая церковь, сооружавшаяся с 1889 по 1896 год; стоимость ея 21 000 рублей. Один раз в году, 28 июля, бывает ярмарка. От города Инсары наше село отстоит к северу на 25 верст, а от станции Инсары Московско-Казанской железной дороги на восток всего лишь на 4 версты. Одним словом, скажу я про свою местность, что бывал я на запад до г. Бобруйска (Минской губ.) и на юг до города Царицына (Саратовская губ.), и на север не более 150 верст, и нигде не находил такого прекрасного по природным условиям местоположения: всюду чего-либо не доставало. А у нас природа всем наделена: леса казенные не далее четырех верст кругом нас тянутся с севера на юго-запад более 30,000 десятин; земля с хорошим черноземом, так что при среднем урожае десятина в 3,000 квадратных сажен дает по 150 пудов, а то и больше, ржи и по 120 пудов овса. Всякий хлеб, что ни посеешь, народится по ея плодородию и умеренному климату. Кто бы ни побывал в нашем селе из временно служащих, как-то: попы, управляющие, волостные писаря и последние подлецы кабатчики, все они через месяц принимают вид здорового телосложения, и если кому приходиться лишаться места - всякий обещается вспоминать пушкинскую жизнь.

Когда наступил долгожданный день 19 февраля 1861 года, т.е. свобода русскому народу от крепостной зависимости, иправительство хотело наделить землицей по 3 десятины на каждую ревизскую душу и 50 десятин строевого леса (в то время в нашем селе Пушкине было по 10-й ревизии 350 душ мужского пола, а к концу 1890 года насчитывалось 480 душ мужского пола), то земли наши старые дураки у барина на коленях выпросили лишь по 3/4 десятины на душу, а от остальной Христом Богом просили бурмистра и посредника их уволить. Посредник и бурмистр все силы употребляли, чтобы посадить пушкинцев на полном наделе, а пушкинцы думали, что если де нас Царь Батюшка отобрал от господ, то и землю, которая осталась за помещиками, отберет и отдаст ее даром [3].
Наш барин жил в то время в Москве и то и дело писал, чтобы старички взяли земельку: она, дескать, годиться вам, а лесок для деток. Наши господа были люди добрые и нас жалели, а бурмистр, наш односелец, клялся своими детьми, что-де вам, старым дуракам, желают добра и, хоть крепостное право уже кончилось, многим задавал хорошую баню. Те люди и по сейчас живы, только очень стары.

И что же вышло из этого счастливого, далеко знаемого богатого села Пушкина после реформы? Насел управляющий Иван Журавлев, крутого нрава, наложил на землю цену в 28 рублей и до 45 рублей десятину на один посев.
Тут наши и хватились, чего они на коленях у посредника просили, который в то время до трех раз выходил к сходу с вопросом: «отказываются ли от надела?» - «Отказываемся!» отвечали крестьяне. «Ваше Благородие, пожалейте, посадите на дарственный надел». Посредник на это в ответ, закрывши актом лицо, неудержимо хохотал: «чего эти глупцы просят ?»

В течении времени с 1861 года по 1886 утратили около двух тысяч рублей на наем разных адвокатов, ежегодно посещавших ныне умерших наших господ то в Петербурге, то в Москве с просьбой о возвращении им полного надела, да так до сих пор ничего и не нашли. К этому несчастью 1-го сентября 1894 года и пожаловал к нам в село Пушкино наш земской начальник 2-го участка Инсаровского уезда, господин Дятлов, который и объявил переселение в Сибирь.

Я первый записался на переселение в Сибирь, а зимой записались еще 49 домов, в коих были люди и достаточные, а большая часть были такие, что имели средств всего на 15-20 рублей. А так как без 150 рублей выпускать было невозможно, то наши бедняки и давай делать так: если у него изба стоит 10 рублей, то он оценит ее в 50 рублей; если свинья стоит 2 рубля, он просит сельского писаря записать ее подороже, по крайней мере рублей в 15; а если одна овца - он просит записать десяток, чтоб итог вышел побольше и губернское присутствие видело его такое широкое хозяйство и разрешило-бы поскорее ехать в Сибирь.

Я в это время был как раз сельским писарем, но и я все таки грешен: уважал просьбу моих собратьев и прибавлял каждому цифру побольше. Когда я записывался, то не имел ясного понятия, что такое за страна Сибирь, а когда пошло дело в ход, то я раздобыл календарь, приложенный к «Сельскому Вестнику» за 1890 и 1892 годы, из коего в течении шести месяцев узнали, как умные и ученые люди жалеют мужиков, в числе коих и я не верил убеждениям чиновника Голубева [4], Марусинова [5], исследователя Западной Сибири, полковника Надарова о Южно-Уссурийском крае.

Я так думал, что эти исследователи не иначе, как посланы из господских детей; они и конфузят больно ту Сибирь, чтобы народ не уезжает от помещиков. А со мной и вся партия также судила. Но я только хорошо знал еще раньше, что Сибирь холодна против России и признавал это правильным, потому что по карте я видел, что в Сибири все реки текут к полуночной стороне, а в России на полдень, и убеждал своих односельчан, что там холодно, дожди бывают реже, лесов там нет, яблочков, как у нас, не отведаешь. Огурец - и тот плохо родится. Рек мало. Места - либо гористые, либо ровные, безречные. Но мои доброхоты и слышать меня не хотели, - одно только и говорят: поедем да поедем в Сибирь.

Там бают: вон вчера ночевал у Петрушки Малитеннаго нищий, там был и сейчас оттуда, видел своими глазами, как казна строит для прибывших переселенцев целые села и деревни под одну крышу, а местами большие казармы, чтобы на первый раз поместить семей по десять, а потом казна построит каждому по дому, а если где нет лесу - каменные. Всему этому такому отрадному пророчеству мои бедняки слушали по целым дням в корчме, даже забыв про обед и ужин, а я им говорил, что 13 июля 1889 года закон проектирован для переселенцев, но в нем совершенно не упоминается о постройках сел и деревень, а если их, например, выстроят, то их надо караулить от пожара, злых людей, а потом и от громовых ударов (мало-ли бывают таких пожаров).

Да и где-же столько рабочих казна наберет? Бают, вон, из иной земли пригнали плотников, а потом скотины гурта нагнали туда, и всю орудию будут выдавать. Как приедешь на место, Господи благослови, - лошадь, а потом - корову, пять овец, одну свинью и две курицы, чтобы сразу полным хозяином был, а потом денег по 300 рублей на каждый дом. Все говорили, что Царь уже все приготовил, - только идите, дети на землю от... господ: они вас просят у меня. «Я лучше, говорит, растворю один амбар с деньгами, а уже господам не отдам опять крестьян: у меня в Сибири земли много. Солдатчества не буду требовать до третьего поколения, а о податях и помину в Сибири нет». Поди-ка как там живут, - как в раю! По 40 лошадей у самого бедного, а богачи-то похлеще нашего Столыпина.

А другие ответили... «Они хватятся, но поздно, когда мы в Сибири сживемся. Кто нам велит думать об этом житье». К вышенаписанному суждению я не раз с серьезным обращением говорил: «ребята, вы слушаете тех, кто много про Сибирь вам врет. Поверьте мне хоть однова, что я вам скажу. За одним только Тюкалинским округом Тобольской губернии государственного налога состояло более 335,000 рублей. А я вам скажу опять о переселенческом законе, что переселенцу будут следующие льготы:
1) не будут призываться к отбыванию воинской повинности лица, достигшие возраста 21 года в год переселения, и до трех лет, пока он не справится с делами;
2) до трех лет не будет никаких государственных податей и налогов;
3) не более 50 и не менее 35 рублей деньгами на обзаведение хозяйством;
4) дорога по дешевому тарифу, пища также на пункте за самую низкую плату. А что касается кто нас переселяет, так - наша добрая воля, не высшее начальство. По прошествии 3 лет с нас будут брать по три рубля с души, а через 6 лет мы должны будем платить государственного налога по 40 коп. с десятины, т.е. 6 рублей с души».
Этого мне не только на родине, а и здесь не хотели верить.
Наши подати и страховка вся тут по карманам расходится. Во-первых, сельский староста с писарем сморханют [6], а потом - волостная что хочет, то и сделает.