В истории нашего отечества вряд ли сыщется другой такой многострадальный класс, как крестьянство. В эпоху крепостничества, по образному описанию Пушкина, «барство дикое, без чувства, без закона присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца». После отмены крепостного права наиболее деятельные и трудолюбивые мужики не успели еще по сути встать на ноги, как получили обидную кличку «кулаков». О том, что случилось с этими мужиками в годы коллективизации, хорошо показано в статье Н.А. Ивницкого: с корнем были вырваны из родных гнезд и высланы в тайгу, в Сибирь на верную гибель. Тех же, кого не выслали, загнали в колхозы, в новое «крепостное право».
Если Ф.М. Достоевского совершенно справедливо считают знатоком «таинственной русской души», то Ленина совершенно неоправданно считали знатоком «крестьянской души». Ленин, как известно, разделил душу крестьянина на две части: «душу труженика» и «душу собственника». Такое деление не выдерживает серьезной критики, так как собственность крестьянина всегда создавалась, как правило, двужильным трудом его самого и членов его семьи. В этом смысле никакого «раздвоения» крестьянской души не было и быть не может. Это, конечно, не означает, что так называемая «двойственность крестьянской души» — надуманный вопрос. Все дело в том, что водораздел в этой душе проходит не по линии труженик — собственник, а по линии индивидуалист — коллективист. Испокон веков российские крестьяне были примитивными коллективистами, что связано с существованием земельной общины.
С.Ю. Витте, в 1903— 1904 гг. разрабатывавший основные положения крестьянской реформы, названной «столыпинской» по имени П.А. Столыпина, претворявшего ее в жизнь, писал: «Общинное владение есть стадия только известного момента жития народов; с развитием культуры и государственности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм — в индивидуальную собственность; если же этот процесс задерживается и в особенности искусственно, как это было у нас, то народ и государство хиреют»[47].
Коллективизация в нашей стране как раз и представляла собой один из тех периодов, когда естественное стремление крестьян к индивидуализму было искусственно прервано на многие годы. На примере коллективизации подтвердились слова С.Ю. Витте и о том, что при «общинном» владении «народ и государство хиреют».
Голланд Хантер, заслуженный профессор экономики Гаверфордского колледжа, бывший президент Американской ассоциации развития славянских исследований, и Янош М. Ширмер, сотрудник Пенсильванского университета, специалист по математическим методам экономического анализа, в книге «Негодные основы. Советская экономическая политика в 1928 — 1940 гг.», изданной Принстонским университетом в 1992 г., пришли к выводу о том, что если бы «советское сельское хозяйство в том виде, в каком оно сложилось к 1928 г., продолжало бы развиваться в следующие 12 лет», то его уровень был бы примерно на 14% выше фактического. Ликвидируя единоличные хозяйства, власти рубили тот сук, на котором держалась и могла держаться Россия.
Загнав крестьян в колхозы, власти все же отдавали себе отчет в том, что полностью перековать мужика в коллективиста они не могут. Для колхозника было оставлено своего рода «мини-единоличное хозяйство», официально названное «подсобным», а на деле ставшее главным источником его существования. Двойственная природа крестьянства (индивидуалист — коллективист), возникшая еще в достолыпинские времена, продолжала существовать, хотя и в иной форме.
Пропаганда не уставала твердить, что колхозники должны правильно соблюдать личные и общественные интересы в колхозах. Это означало: сделай сначала все общественные работы, выполни «первую заповедь» — обязательные поставки государству, а потом, если останутся силы, займись личным хозяйством. В 1939 г. для колхозников был введен обязательный минимум выработки трудодней, что, по существу, закрепляло принудительный труд, который становился все более неэффективным как для самих колхозов, так и для колхозников.
Вся многолетняя история колхозов — это история борьбы с так называемыми мелкособственническими пережитками в сознании колхозников, вчерашних единоличников. Между тем это было естественное состояние крестьянина, что подспудно понимал такой коммунистический лидер, как Н.С. Хрущев, пытавшийся в рамках коллективистской системы проводить в отдельные годы урезанную и куцую политику «повышения личной материальной заинтересованности работников в результатах своего труда». Но это не приносило ожидаемых результатов, так как на первом месте всегда стояла борьба с «пережитками», а ими, по мнению партийных функционеров, являлись халтурность, нежелание работать, хищения государственной и общественной собственности, потеря инициативы, чувства хозяина (качества, вызываемые искусственным уничтожением частной инициативы). «Микроб частнособственнических пережитков» (по терминологии тех лет) поразил не только работающих, но, возможно в еще большей степени и управляющих — партийно-советско-хозяйственную номенклатуру, присвоившую себе вопреки заверениям официальной идеологии - разнообразные привилегии (пайки, конверты, дачи, машины, спецполиклиники и т.д.). Рыба коллективистской системы начала гнить (как каждая рыба) с головы.
Логика экономического и психологического развития крестьянства в наши дни настоятельно диктует необходимость возвращения его «на круги своя», к подлинному, а не частичному (урезанному) индивидуализму, фермерскому хозяйству, частной собственности на землю. Как свидетельствует опыт стран Запада и наш, российский, крестьянин-единоличник, фермер не отгорожен каменной стеной от различных форм сельскохозяйственной кооперации, в первую очередь по переработке и сбыту продукции. Это означает, что крестьянский индивидуализм в определенных сферах жизни не исключает и коллективизм. Об этом не следует забывать современным реформаторам.
М.А. Вылцан, доктор исторических наук, профессор
