Писатели XIX века предпочитали писать про балы и экзистенциальные судороги, а вот до быта крестьян перо дошло лишь у Александра Энгельгардта.
Основная проблема историков и людей, любящих узнавать про прошлое, заключается в том, что обитатели этого прошлого были исключительно невнимательны к нашим потребностям. Им в голову не приходило снабжать выброшенные каменные топоры бирками с пометкой, в каком году этот топор был сработан и как славно послужил. Или вот взять тексты. Все писатели, даже авторы дневников, безостановочно пишут что-то о чувствах, убийствах, подвигах и страстях, но очень мало пишут о том, как их тетушка боролась с клопами в будуаре, хотя это-то и есть самое интересное. (Вот нашим потомкам эти сложности будут непонятны — слава богу, мать-природа дала нам «Инстаграм» и «Фейсбук», так что теперь любой клоп взвешен, отмерен и вписан навеки в историю.)
Так и получилось, что самые ценные сведения о быте людей прошлого мы узнаем обычно из дневников путешественников. Вот эти-то не скупились на детали и подробности, ибо диковинкой было все: и как в чужих землях чай пьют, и как собак стригут, и как девок замуж выдают.
К сожалению, что касается бытописательства старой России, то в нем имеются гигантские дырки. Как жило дворянство, духовенство и даже купечество, мы знаем неплохо — спасибо русским писателям и зарубежным авторам. Но о том, как жила самая большая, до 90%, часть населения — крестьянство, мы знаем очень приблизительно. Писателей из этой среды практически не возникало, иностранные гости по крестьянским избам селились редко, а баре если и брались за перо с целью описать тяготы крестьянской жизни, то это был взгляд извне, взгляд человека, выпившего с утра кофе и задумчиво смотрящего в окно, как бегает дворовый мальчик, в салазки жучку посадив, себя в коня преобразив.
Поэтому так интересны и редки реальные свидетельства с мест. И, пожалуй, самое детальное описание крестьянского русского быта XIX века нам оставил Александр Николаевич Энгельгардт. Он, может быть, и не собирался его оставлять, но жизнь заставила.
ХИМИК ПОД НАДЗОРОМ
Когда имеешь глупость цитировать работы А. Н. Энгельгардта на публичных форумах, можно биться об заклад, что половина всех комментариев будет посвящена тому, что «опять евреи на русских клевещут» и что «немчик, он и есть немчик, ему бы только в Россию плюнуть».
Хотя трудно найти среди старой аристократии семейство столь же русское, как Энгельгардты. Да, их предок Вернер Энгельгардт — потомок старинного рыцарского рода, засветившегося еще во времена Крестовых походов: в середине XVII века он приехал по приглашению царя Алексея Михайловича из Швейцарии. Но женились после того все Энгельгардты на русских столбовых дворянках, боярынях и императорских фрейлинах, и через 250 лет Энгельгардты были одним из знатнейших дворянских родов России, связанным тесным узами с прочими старыми фамилиями и царским семейством. Генеалогическое древо Энгельгардтов — это сплошные сенаторы, бароны, генералы и губернаторы. Ну и ученые.
К последним относился и Александр Николаевич Энгельгардт (1832–1893) — доктор химии, естествоиспытатель. От всего богатства Энгельгардтов младшая веточка Александра Николаевича имела примерно фигу с маком, так что на жизнь ученый зарабатывал наукой и преподаванием, был профессором Петербургского земледельческого университета. Как раз за поддержку студентов этого университета во время студенческих волнений Александр Николаевич и был в 1870 году выслан из столиц в свое, так сказать, родовое имение под надзор полиции.
Родовым имением именовался полуразрушенный деревянный особнячок с небогатой землицей в смоленском селе Батищево. Дохода имение не приносило еще с крепостнических времен, а к моменту приезда Александра Николаевича к родным пенатам оно кое-как кормило несколько престарелых слуг из числа дворни, при том что Александр Николаевич еще регулярно отмусоливал из своей профессорской зарплаты красненькую-другую на то, чтоб перекрыть крышу у коровника и налог заплатить. Знакомая, в общем, ситуация для любого современного дачника.
Жену и детей в село ученый везти не решился, оставил их в городе, а сам переоделся в зипун и валенки и принялся создавать образцовое хозяйство, ведя жизнь совершенно крестьянскую. Химик он, в конце концов, или кто? И он таки добился своего: имение стало давать доход и всячески процветать. Но главным трудом Александра Николаевича в Батищеве (для нас, по крайней мере) стало его собрание «Писем из деревни» которые он десять лет, с 1872 по 1882 год, публиковал в журнале «Отечественные записки».
Письма пользовались большим успехом у тогдашней публики, но еще интереснее они для современных читателей. Причем не только тех, кто интересуется прошлым, но и тех, кто не совсем равнодушен к настоящему. Ибо многие страницы «Писем» удивительно органично смотрелись бы и в дневниках сегодняшних наших соотечественников.
БЕРЕЗКИ
Жизнь крестьянина в селе всегда была предметом неустанного попечения властей. От этого попечения крестьяне выли и лезли на стены, так как распоряжения об улучшении на селе принимались обычно в Петербурге, людьми, которые деревню видели в основном на почтовых открытках, а циркуляры составлялись и слизывались сплошь и рядом из переводной прессы: если немцы или французы такой-то порядок имеют, то давайте и мы введем. Результаты получались чудовищные. Вот, например, Энгельгардт рассказывает высокопоучительную историю про березки.
✒ «У нас теперь заведены «березки» по деревням. Пришел несколько лет тому назад приказ насадить по деревням вдоль улиц березки. От пожара, говорят, березки, чтобы, значит, пожаров не было. Если через деревню не пролегает столбовая дорога, то улица всегда преузенькая. А между тем столько возни с этими березками: насадят весной, к осени посохнут, а следующей весной опять сажай. На улице грязь по колено, скот проходит, с возами проезжают. Какая же тут березка приживется и усидит? Так каждый год и сажают, а то надумались — нарубят перед приездом исправника березок, заострят комли и втыкают в землю. Мне случилось слышать очень интересное рассуждение начальника по поводу этих березок. Начальник соглашался, что сажать березки для предохранения деревень от пожаров совершенно бесполезно, но находил, что это все-таки необходимо «для строгости».
Проблема была только в том, что иногда исправник приезжал контролировать произрастание берез на праздник Троицы. И даже не иногда, а всегда, ибо тут можно было отлично поживиться. Дело в том, что существовал особый циркуляр, категорически запрещавший рубить березки на Троицу: кто-то в Петербурге пожалел бедные деревца, которые рубили для украшения изб, улиц и церквей в этот весенний праздник. Нахождение в деревне свежесрубленной березы на Троицу было прекрасным поводом взять с села хороший питательный штраф. А если берез не сыщется, то всегда можно оштрафовать уже за их отсутствие согласно первому циркуляру.
ГОЛОД. ХОЖДЕНИЕ В КУСОЧКИ
Раз в три-четыре года в деревне случались недород и голод. Впрочем, в остальные годы дела с пропитанием тоже не радовали.
✒ «В нашей губернии и в урожайные годы у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится прикупать хлеб, а кому купить не на что, то посылают детей, стариков, старух в «кусочки» побираться... Плохо, так плохо, что хуже быть не может. Дети еще до Кузьмы-Демьяна (1 ноября) пошли в кусочки».
Идти в кусочки — значит, надевать сумку через плечо и топать по дороге, заходя в барские усадьбы или просто в избы, где вроде бы имеется достаток. Просить ничего не надо: если в дом заходит человек с сумкой и молчит в углу — значит, кусочничать пришел. Для таких в зажиточных семьях всегда пекли дополнительный хлеб и резали его маленькими кусочками, всякому пришедшему подавали один такой кусочек. Но даже и в богатых семьях к концу зимы начинали есть «пушной хлеб».
✒ «Пушной хлеб приготовляется из неотвеянной ржи, то есть смесь ржи с мякиной мелется прямо в муку, из которой обыкновенным образом приготовляется хлеб. Хлеб этот представляет тестяную массу, пронизанную тонкими иголками мякины; вкусом он ничего, как обыкновенный хлеб, питательность его, конечно, меньше, но самое важное неудобство – это что его трудно глотать, а непривычный человек и вовсе не проглотит».
Изучая проблемы голода и стараясь понять, как так, почему именно производитель продовольствия в стране голодает больше всех прочих классов, Энгельгардт пришел к удивительному выводу: голод крестьян — важнейшая часть экономики, на которой практически стоит страна, и все гласно или негласно делается для того, чтобы крестьянин был голоден, иначе катастрофа ждет все общество. Все частные и государственные закупочные компании ориентированы на то, чтобы выкупать у крестьянина его основной продукт питания — рожь. Рожь вывозится за границу массово, из нее гонят водку, делают корм казенному скоту, кормят солдат, и немалая часть ее просто сгнивает в амбарах различных казенных учреждений. Делается все, чтобы цена на рожь на внутреннем рынке была максимальной высокой уже через пару-тройку месяцев после нового урожая. В период сбора урожая цена на нее, наоборот, обваливается — это то время, когда крестьянину нужно платить подати, а денег на руках у него нет, он уже в долгах. С него требуют податей, забирают скот, самого его секут за неуплату — словом, делается все, чтобы он продал излишки собранной ржи по самой низкой цене. После этого рожь выводится с рынка, и цены на нее взлетают до небес. Часто мясо, пшеница и другие дорогие продукты были значительно дешевле этой ржи.
✒ «Прошедшей осенью у нас говядина обходилась скупщикам скота по 80 копеек за пуд, знаю даже несколько покупок по 50 копеек пуд. Между тем ржаная мука была от 1 рубля до 1 рубля 10 копеек за пуд. Мужик приводил на рынок корову, продавал ее за бесценок и на вырученные деньги покупал ржаную муку».
Рабочие ели пшеничный хлеб, жареную картошку и яичницу, пили молоко. Чиновники ели бифштексы, колбасы и булочки. А крестьянин набивал брюхо пушным хлебом и ходил в кусочки, потому что он был приучен есть именно ржаной хлеб, другая пища его не насыщала.
Умирая от бескормицы, он шел туда, куда вся эта система его и направляла. Он шел просить в долг муки в барское поместье или на казенную ферму. Отдавать долг он будет весной и летом — работой: вспашкой, боронением, косьбой. В самые важные для земледелия дни его будут призывать на отработку этих долгов (иначе опять розги в управе и мордобой), а его собственные поля будут простаивать, гарантируя благодетельный для государства новый недород ржи.
Только таким образом могли быть получены рабочие руки для крупных казенных и частных хозяйств. Потому что среднестатистический русский крестьянин только под угрозой для жизни соглашался расстаться со своей избой и полем и идти батрачить на сторону. Даже самые соблазнительные условия не могли заставить его сменить образ жизни — бросить хозяйство и отказаться от размеренного, от прадедов доставшегося существования.
А если кто из молодежи и готов был бросить крестьянствовать, то те сразу шли в город или на фабрики, где работа была легче, а жизнь веселее и интереснее.
ОГОРОДЫ
Энгельгардт не мог понять, почему у регулярно голодающих крестьян в таком заброшенном состоянии находились огороды, которые могли бы дать неплохую прибавку к столу. При том что мужского труда на огородах практически не требуется: бабы, дети и старики могли бы отлично справляться с выращиванием репы, брюквы, гороха или, скажем, картофеля (он тогда только-только распространялся по Смоленской губернии и постоянным блюдом на крестьянском столе пока не стал). Александр Николаевич объяснял это простым отсутствием традиции огородничества. Люди растили в весьма умеренном количестве капусту и огурцы, но, в принципе, уход за овощами, плодовыми деревьями и ягодниками был знаком им плохо. И даже примеры огородников в барских поместьях, как и готовность того же Энгельгардта делиться с крестьянами семенами и знаниями, не больно помогали развитию огородничества в Батищеве. Голодать было привычно, а вот любое новшество воспринималось ультраконсервативными крестьянами в штыки и с опаской. Так не делают, и все. А кто делает, тот странный, ненормальный и вообще колдун.
✒ «Открытие выставки было торжественное. Молебствие совершал сам преосвященный. Публики мало. Съехавшихся на выставку из губернии сельских хозяев изображали мы двое, то есть я и Сидор: я был представителем земледельцев-помещиков (только один я во всей губернии нашелся, что поехал на выставку), Сидор — представителем крестьянского сословия. Взглянув мельком на выставленные в главном здании хлеба и овощи, можно было подумать, что огородничество у нас в губернии процветает, потому что были выставлены такие тыквы, кукуруза, артишоки, капуста — ума помрачение! Сидора в особенности заинтересовали тыквы, когда он узнал, что их можно есть. Большие кочни капусты ему тоже понравились, потому что у крестьян на капусте обыкновенно бывает только хворост, а если и случаются кочешочки, то не больше хорошего яблока. — Это, должно быть, огородники выводили, А. Н.? — Разумеется. — Ну так. Знают эти огородники. У наших крестьян огородничество в крайне плохом состоянии, белой капусты даже у самого зажиточного крестьянина вы не увидите, и для приготовления капусты обыкновенно употребляется свекла, зеленый капустный лист — хворост — и свекольник, вследствие чего капуста выходит серая. Крестьяне наши убеждены, что огородники, которые снимают огороды по господским домам и у которых отлично растут всякие овощи, потому выращивают хорошие овощи, что «знают», то есть умеют наговаривать, ворожить».
БОЛЬШЕ ТРЕХ НЕ СОБИРАТЬСЯ
Закон о митингах, или, как тогда называлось, «незаконных сборищах», — это очень древнее развлечение на российских землях. Вплоть до 1913 года приходилось нередко получать разрешение полицмейстера даже для организации детского дня рождения в частном доме, для школьной постановки, для любой вечеринки. В деревнях же туповатое начальство нередко дурило с этим законом уж совсем фантастическим образом.
✒ «Не раз случалось, об этом и в газетах пишут, что разгоняли хороводы, посиделки, свадьбы. Возить навоз артелью? Тоже ведь «сборище», да еще шумное. Вот и разгоняют. Министр внутренних дел даже вынужден был издать по этому поводу особый циркуляр от 23-го октября 1879 года, коим разъясняет, что игрища и тому подобные увеселения народа не суть нарушения общественной тишины и спокойствия».
ОБ УЛУЧШЕНИИ ЖИЗНИ НАРОДНОЙ
Сотни и тысячи распоряжений об улучшении быта крестьян отдавали этих крестьян под власть жадных до штрафов начальников. В любое время в избу могли пожаловать с очередной проверкой тогдашние аналоги СЭС или пожарной службы.
✒ «Помещик может отворять или не отворять форточку в комнате для очищения воздуха; может менять или не менять рубаху — кому до этого дело? А насчет мужика строго приказано было избы «студить», как выражаются мужики, то есть растворять по нескольку раз в день двери в избах для очищения воздуха, приказано было для чистоты по два раза в неделю менять рубаху. Нужно видеть, какой переполох, когда исправник, раздраженный, влетит неожиданно в избу, дети с перепугу плачут, забившись в угол, мужик стоит оторопелый, а он орет, топочет. — Как ты смел! Как ты смел!.. — Бац! Мало кулаком — шашкой, разумеется в ножнах».
О СУДОПРОИЗВОДСТВЕ
И тут опять видим изумительную преемственность поколений.
✒ «Удивительно это хорошая вещь, новое судопроизводство. Главное дело хорошо, что скоро. Год, два человек сидит, пока идет следствие и составляется обвинительный акт, а потом вдруг суд, и в один день все кончено. Обвинили: пошел опять в тюрьму — теперь уже это будет наказание, а что прежде отсидел, то не было наказание, а только мера для пресечения обвиняемому способов уклоняться от суда и следствия. Оправдали — ты свободен, живи где хочешь, разумеется, если начальство позволит. Отлично».
О ПРЕДПРИИМЧИВЫХ ЖЕНЩИНАХ
В 2010 году бывший глава русской ИКЕА Леннарт Дальгрен в интервью журналу «Сноб» произнес слова, вызвавшие скандал. Он сказал, что русские женщины намного предпочтительнее в качестве работников, чем мужчины. Наверное, он не знал, что за полтораста лет до этого с ним был полностью согласен А. Н. Энгельгардт.
✒ «Между мужиками часто встречаются такие, которые работают только тогда, когда нет хлеба, а есть хлеб, проводят время в праздности, слоняясь из угла в угол, между бабами — никогда. Баба подвижна, охотно идет на работу, если видит себе в том пользу, потому что у бабы нет конца желаниям, и, как бы ни был богат двор, как бы ни была богата баба, она не откажется от нескольких копеек... Баба всегда копит, уже маленькой девочкой она бегает за ягодами и грибами, если есть кому продать их, и копит вырученные деньги на наряды».
О ДОВЕРИИ К НОВОСТЯМ И ПОНИМАНИИ СВОИХ ПРАВ
Отсутствие телевизора не мешало народу с удовольствием верить черт знает во что, и чем более диким был слух, тем охотнее в него верили.
✒ «Крестьяне, по крайней мере нашей местности, до крайности невежественны в вопросах религиозных, политических, экономических, юридических. Тут вы увидите, что на обновление Цареграда крестьянин молился «царю-граду», чтобы не отбило хлеб градом; что девки серьезно испугались и поверили, когда, после бракосочетания нашей великой княжны с английским принцем, распространился слух, будто самых красивых девок будут забирать и, если они честные, отправлять в Англию, потому что царь отдал их в приданое за своей дочкой, чтобы они там, в Англии, вышли замуж за англичан... Тут вы услышите мнение, что немцы гораздо беднее нас, русских, потому-де, что у нас покупают хлеб... Что же касается знания своих прав и обязанностей, то, несмотря на десятилетнее существование гласного суда, мировых учреждений, никто никакого понятия о своих правах не имеет».
В общем, отрадно видеть, как крепки некоторые скрепы, как традиционны традиции и как ничего не меняется в некоторых областях нашей незыблемой жизни.
Источник
