Кто-то пошутил, глядя в окно: «Бедняцкий поселок. Вот здесь и живет вся чиновничья районная беднота». В салоне было тесновато, пассажиры — люди среднего и пенсионного возраста — делились новостями, говорили о погоде, негодовали по поводу роста цен.
— Ладно, что хоть картошка нынче хорошая, — тяжело вздохнула пожилая женщина с сумками на коленях. — Да ведь к ней тоже что-то надо. Сахарок подпрыгнул, конфеты вдвое подорожали, колбаса за три сотни стала, да и ту кот жрать не станет.
Ей ответила женщина с ребенком лет шести:
— У вас, наверное, все же пенсия, а вот мы нынче в школу собирались, на одежду и обувку сколько ушло, а у нас еще дрова нужно было выкупить, и мужик на «северах» надорвался, сидит без работы.
Вдоль дороги, заасфальтированной еще в советские времена, мелькали остовы заброшенных животноводческих ферм, покосившиеся деревушки с десятком домиков, врастающих в землю, да обгоревшие во время прошлогоднего пожара мертвые березы и осины.
Моей соседкой в автобусе оказалась пенсионерка из села Лихачи, работавшая когда-то в рабочем комитете совхоза имени В. И. Чапаева. Я поинтересовался, как живет нынче село.
— Как живем, сами увидите, когда проезжать по нему будем: совхоз с его стадами коров ликвидировали, поля забросили, фермы развалили да растащили, машинотракторный парк на металлолом пустили. Все. Школу, Совет, фельдшерский пункт — в одно здание согнали ради экономии, зато магазины появились на каждой улице, и все они торгуют водкой. Я вспоминаю, как при нашем клубе была самодеятельность. Женщины наши в вокальной группе славились своими песнями. Баян, гармонь... На поля выезжали, выступали на посевной, на уборочной. Даром, не за деньги, от широты души.
Пожилой мужчина, прислушивающийся к разговору, повернулся к нам:
— «Раньше»! Да всего-то два десятка лет назад. А теперь, как будто до революции семнадцатого года. У нас в Мостовском, как только отсеивались, сразу в Шумовом лесу проходил сабантуй. Со всех деревень люди съезжались. Ипподром, лошадки скачут, карусель для мальцов, им же леденцы на палочках, пиво на розлив, концерт с самыми лучшими певцами да плясунами — праздник был, душа пела! Сегодня в этом Шумовом лесу одни слезы, потому что там людей хоронят.
Женщина из села Яблочное негромко проговорила, стараясь не разбудить задремавшего рядом с ней ребенка:
— А как хоронят-то? Если у нас умирал кто-то, мы провожали его на кладбище всей деревней. Сейчас посмотришь — везут гроб на машине от Совета, а следом никого. Разве что кто-то из родных, если они есть.
— Озлобились люди. Свои-то не роднятся, а про чужих и говорить нечего. Раньше в гости приглашали, накрывали в доме стол. А сейчас в окно увидят и кричат: «Зачем пришел!»
Тут разговор, как водится, зашел о власти:
— А я думаю, что это власть так и задумывала, чтобы вражду между людьми посеять. Да не только между своими. Вы посмотрите на телевидении, сколько стран вокруг стали врагами, не говоря уж про Украину. Показывают нам убийства каждый день — бандиты стреляют, «менты» стреляют, кровь рекой. Показали бы лучше, как мужики по селам выживают, чтобы свои семьи прокормить. Не воруют, не убивают, не спиваются, а концы с концами сводить все трудней. Того же работягу на заводе за пятнадцать «штук» в месяц. Из них он десятку отдаст за жилье. Нет, лучше нам смотреть на стрелялки, догонялки. После теленовостей вообще жить уже не хочется.
— Ну, и зачем это нашей власти?
— Разделяй и властвуй. По ящику показать, что, мол, жизнь человеческая ничего не стоит. Ткнуть нас еще раз носиком в наше корыто — если у тебя нет миллионов, то ты никто и звать тебя никак. Для них власть и деньги — это одно и то же. У них банки, дворцы и замки за высокими заборами, у нас избушки на клюшках, да огородишко с картошкою.
— Я вот из поселка Березово, Белозерский у нас район. Помню, ведь совсем еще недавно у нас люди и замки на двери не вешали. Так, болточку накинут, и все. Сегодня попробуй оставь дом открытым — последний гвоздь унесут да пропьют.
— А у нас в Мостовском появился богатенький. Где-то на Севере у него своя скважина, а в селе он отдыхает, как на даче. Дом отгрохал шикарный. Дворец! А рядом — халупы, пальцем ткни, и развалятся. Опять же бывшие продавцы самопальной водки да разведенного спирта нынче разъезжают на иномарках. Местный ворюга, который девять заправочных станций ограбил, а на десятой попался, но, наверное, откупился, сегодня имеет пяток магазинов, особняк у него покруче, чем у прокурора. Другой обескровил деревни, загнал в долги, а потом подмял под себя бывшие колхозы, взял в аренду лучшие боры, у него свой банк, куча магазинов, он сегодня зовет сам себя барином. А мы кто? Мы — холопы.
— Говорят, что во всем коррупция виновата. Вот бы посмотреть на нее, что это за тварь такая?
— Да какая коррупция, мать? — сказал свое слово молодой парень, явно не сельский житель. — Где вы ее видели, где сталкивались? Нет ее по селам, деревням да поселкам. Да и в городах, если у тебя нет лишнего миллиона, вы с ней не познакомитесь.
— Ну, вот посудите: у нас люди работали вместе много лет в том же МТМ (машинно-транспортные мастерские — прим. авт.), в СМУ (строительно-монтажное управление — примю авт.) или на маслозаводе. Интересы у всех были общие. Сегодня каждый выживает в одиночку.
— Да уже в школе по ребятишкам видать, как семья живет.
— Времечко пошло лихое. И собаку на ночь приходится отпускать с цепи. Участковый-то один на три деревни.
— А железо? Те, которые принимали у наших алкашей за копейки цветной металл, нынче квартиры в городе себе купили, а по деревням у них и сейчас свои приемные пункты.
— Был такой анекдот, — вступил в разговор водитель «Газели». — На Кавказе двое говорят: «Слушай, Вано, у тебя машина есть, у меня новенькая. У Гоги нет машины. Давай поможем ему купить машину». Двое русских говорят: «Слушай, Иван, ты трояк отбыл, я пятерочку лет отмотал. Колька, наш сосед, ни дня не сидел. Давай его посадим».
Посмеялись, но женщина из деревни Урал, поджав губы, возразила:
— Неправда это, что мы, русские, хуже всех. Я помню, как мы соседям помогали. Если «супрятка», или как еще называли «помочь», шли все, у кого руки из нужного места росли. Кому дом помочь построить, кому баньку.
— У меня бабушка, покойница, такую бражку варила, никакого вина не захочешь. Позовет всю улицу, скамейки наставят, столы накроют. На столах свои булочки, варенье, соленое-копченое, чего только нет. На почетном месте — свой гармонист. Посидят, споют свои песни, напляшутся, а потом договариваются, к кому на следующий раз пойти отгуливать. Заметьте, допьяна никто не напивался.
— Раньше, раньше... Просто раньше мы все были молодыми. Солнце ярче светило. Товары были дешевле. Не вернется то времечко, вспоминай не вспоминай.
«Газель» подъехала к деревне, возле которой стояла стела с надписью «Здесь было село Обменово». Справа от дороги высились жилые строения, загоны для скота, вдали паслись овцы и лошади.
— Есть же настоящие мужики, — сказал водитель — Вот этот фермер — Володя, сам он из Верхней Суерки, нашенский. Говорят, после Афгана таксовал в городе, не понравилось, сейчас здесь вот, деревню заново поднимает. Своим работникам дома уже построил. Жену, бывшую городскую, научил и коров доить, и верхом на лошади ездить. Сейчас у него уже внуки, говорят, с детства к деревенской жизни приучаются.
— Ага, а наш новый губернатор китайцев уже пригласил на наши земли. Зачем властям такие русские фермера?
— Хватит вам о политике, — сказала одна из женщин и попросила водителя включить магнитофон, послушать музыку. Тот включил. Салон заполнили попсовые мелодии.
— Ой, выключи свою шарманку. Сразу голова заболела. У тебя что, ничего нашего русского нет, что ли? Ей-богу, как хорошо бы просто баян или гитару послушать. Куда что делось?
В селе Мостовском Варгашинского района Курганской области в начале 90-х проживало около четырех с половиной тысяч жителей. Сегодня — около полутора тысяч. Было тридцать две организации, в которых люди могли работать и кормить свои семьи. Это СМУ, МТМ, ПМК (передвижная механизированная колонна — прим. авт.), автохозяйство, элеватор, два лесопункта, большой хлебозавод, маслозавод, большая больница с полным штатом врачей, стационаром, родильным домом, хирургией, две школы, Дом творчества для детей, детский сад на шесть групп, гостиница, общественная баня, столовая, комбинат бытового обслуживания, стационар для пожилых людей и инвалидов, колхоз, аптека, лесничество, банк, училище механизации. Это не считая обычных мелких служб, в виде почты, службы связи, электриков, своего радиоузла.
Сегодня ничего этого нет. Чудом сохранился детский сад на три группы, школа да крошечный филиал центральной районной больницы.
